«Ребенка сажали за круглый стол, а на соседних стульчиках — пару игрушек. Мишку и Чебурашку. Потом говорили: «Петенька, нарисуй, что ты видишь». И Петенька старательно рисовал — Мишку, Чебурашку, стол, окно, лысую голову дяденьки-экспериментатора, что-то еще.
А потом ему говорили: «Петенька, а нарисуй, что видит Чебурашка». И вот тут прекрасное.
До 4-5 лет все дети уверенно рисовали опять то же самое — Мишку, Чебурашку, стол, окно и лысую голову. После 5 лет у некоторых, очень некоторых детей возникали попытки нарисовать мир под другим углом.
Например, появлялась творческая догадка, что Чебурашка не может видеть Чебурашку, а видит Мишку и… кого? Меня? Как он меня видит? И голову дяденьки-экспериментатора он видит под каким-то другим углом. Может, экспериментатор к нему ближе сидит. И возможно, от этого он кажется ему симпатичнее?
Ни у кого из детей это не было мгновенным озарением. Ни у кого из нас это не мгновенное озарение. Углубление картинки того, как Чебурашка может видеть наш мир, полный скорбей, занимает годы. Даже в лучших случаях.